(...)
 <p>
     Каждую весну мама доставала из подполья клубни георгинов 
и проращивала их перед посадкой. Все полы, столы, тумбочки и 
подоконники были завалены продолговатыми остроконечными клубнями, 
мама клала их даже под наши детские кровати. Всю весну под ними 
чернели клубни георгинов, похожие на картошку. До самого мая наши 
кровати стояли с сиротливо поднятыми подзорами, заголив свои 
железные ноги.
<p> 
     (...)
	 <p>
     К каждому сорту цветов у нее была привязана бумажка с названием. 
Имена цветам мама придумывала сама. Самыми любимыми ее сортами, 
которые она тоже вывела сама, были "Королева Марго", "Королева 
Малороссии", "Чемпион Украины" и "Гагарин" - все темно-бордового 
цвета, а космонавт в белой лепестковой короне.
<p>
     Мама никому не разрешала срывать цветы, отказывалась их 
продавать приходящим людям. Даже показывать их чужим - и то 
ревновала. Говорила, что они живые, злых и завистливых взглядов, 
как люди, не переносят. Вянут от зависти, как от мороза, - говорила 
она. Поэтому она засадила их вокруг смородинными и малиновыми 
кустами. С середины августа она уже закутывала их теплыми 
тряпками и косынками, боясь заморозков. Ближе к полдню косынки 
снимала и подолгу любовалась своими цветами перед долгой зимой, 
запоминая их цвет и прелесть всем существом, всеми своими 
чувствами и грустью.
<p>
     Когда ударяли морозы, она срезала их разом и уставляла 
ими весь дом. Ночью цветы вздыхали и стонали, как живые, роняли 
лепестки и распространяли аромат яблок. Тяжелый винный запах 
подгнивающих цветов стоял в доме несколько дней. Когда они умирали, 
мама уносила их в дальний угол сада и закапывала в землю. И потом 
всю зиму она с молчаливым нетерпением ждала новой весны и первого 
цветения. Так мы с сестрой и выросли под ее цветами, как под 
пальмами. Кусты были рослые, с небольшое дерево. Под мамиными 
цветами мы никогда не ссорились с сестрой.
<p>
     Однажды в юности в холодный июльский день я тайком сорвал 
первый расцветший георгин и, воровски пряча его за спиной, побежал 
на свое первое свидание. Мама ничего не сказала мне на следующий 
день и сорвала еще несколько расцветающих бутонов, когда увидела, 
что я опять глажу рубашку. Пряча глаза, я взял из ее рук цветы, 
и она заплакала, перекрестив меня и георгины. Она спросила, как 
ее звать, мою девушку. На следующий год она назвала новый цветок 
ее именем. Его звали "Вера".
<p>
     Через год, осенью, мы поженились, приехали шумной компанией 
на машинах и мотоциклах в мамин дом, и мама нарвала невесте 
роскошный букет, в котором мелькали цветы и с ее именем. Я небрежно 
отобрал букет у молодой и бросил его куда-то за стол, на подоконник. 
В свадебной горделивой суете мы о них попросту забыли. Когда мама 
умерла, я вспомнил об этом свадебном букете, и мне стало стыдно.
<p>
     (...)
	 <p>
     Когда наш сын вырос, он тоже украдкой сорвал свой первый цветок, 
первый расцветший мамин георгин, идя на свое первое свидание, 
и потом, осенью, когда была свадьба, молодые тоже забыли у нас 
свадебный букет. В тех свадебных цветах мелькали теперь цветы 
с другим именем, которым звали теперь другую невесту. Жена аккуратно 
прогладила потом каждый лепесток, высушила их и дала мне цветы, 
чтобы я положил их на память в какую-нибудь большую ненужную книгу. 
На дальних полках шкафа я нашел любимого маминого "Кобзаря", всего 
в разводах сырости. 
<p>
     Когда я раскрыл книгу, из нее посыпались какие-то старые 
засушенные цветы, в которых я узнал только один цветок: "Вера". 
Других я не помнил.