- Стой-ка, я, кажется, что-то придумала. Ну-ка, погоди-ка одну минуточку.
И она наклонилась и вытащила из-под дивана большую плетеную корзинку, в нее были сложены старые игрушки, в которые я уже не играл. Потому что я уже вырос и осенью мне должны были купить школьную форму и картуз с блестящим козырьком.
Мама стала копаться в этой корзинке, и пока она копалась, я видел мой старый трамвайчик без колес и на веревочке, пластмассовую дудку, помятый волчок, одну стрелу с резиновой нашлепкой, обрывок паруса от лодки и несколько погремух, и много еще разного игрушечного утиля. И вдруг мама достала со дна корзинки здоровущего плюшевого мишку. Она бросила его мне на диван и сказала:
- Вот. Это тот самый, что тебе тетя Мила подарила. Тебе тогда два года исполнилось. Хороший Мишка, отличный. Погляди, какой он тугой! Живот какой толстый! Ишь, как выкатил! Чем не "груша"? Еще лучше! И покупать не надо! Давай, тренируйся, сколько душе угодно! Начинай!
И тут ее позвали к телефону, и она вышла в коридор.
А я очень обрадовался, что мама так здорово придумала. И я устроил Мишку поудобнее на диване, чтобы мне сподручней было об него тренироваться и развивать в себе силу удара.
Он сидел передо мной, такой шоколадный, нос здорово облезлый, и у него были разные глаза, один его собственный желтый стеклянный, а другой большой белый из пуговицы от наволочки, я даже не помнил, когда он появился. Но это было неважно, потому что Мишка довольно весело смотрел на меня своими разными глазами, и он расставил ноги и выпятил мне навстречу живот, а обе руки поднял кверху, как будто шутил, что вот он уже заранее сдается...
И я вот так посмотрел на него и вдруг вспомнил, как давным-давно я с этим Мишкой ни на минуту не расставался, повсюду таскал его за собой и нянькал его, и сажал его на стол рядом с собой обедать, и кормил его с ложки манной кашей, и у него такая забавная мордочка становилась, когда я его чем-нибудь перемазывал, хоть той же кашей или вареньем, такая забавная милая мордочка становилась у него тогда, прямо как живая, и я его спать с собой укладывал, и укачивал его, как маленького братишку, и шептал ему разные сказки, прямо в его бархатные тверденькие ушки, и я его любил тогда, любил всей душой, я бы за него тогда жизнь бы отдал, и вот он сидит сейчас на диване, мой бывший самый лучший друг, вот он сидит смеется разными глазами, а я хочу тренировать об него силу удара...
- Ты что, - сказала мама, - она уже вернулась из коридора, - что с тобой?
А я не знал, что со мной, я долго молчал и отвернулся от мамы, чтобы она по голосу или по губам не догадалась, что со мной, и я задрал голову к потолку, чтоб слезы вкатились в меня обратно, и потом, когда я скрепился немного, я сказал:
- Ты о чем, мама? Со мной ничего... Просто я раздумал. Просто я никогда не буду боксером.