Чуточку оробев теперь, когда настал момент вручить ему этот подарок, она развернула бумагу и достала длинный желтый кушак из плотного китайского шелка с тяжелой бахромой по концам - Ретт Батлер несколько месяцев назад привез ей из Гаваны желтую шелковую шаль, расшитую синими и красными цветами и птицами, и всю неделю она прилежно спарывала вышивку, а потом раскроила шаль и сшила из нее длинный кушак.
- Скарлетт! Какой красивый кушак! И это вы его сшили? Тогда он дорог мне вдвойне. Повяжите меня им сами, дорогая. Все позеленеют от зависти, когда увидят меня в моем новом мундире, да еще с таким красивым кушаком.
Скарлетт обернула блестящую шелковую ленту вокруг его тонкой талии поверх кожаного ремня и завязала "узлом любви". Пусть мундир сшила ему Мелани, этот кушак ее тайный дар, дар Скарлетт. Он наденет его, когда пойдет в бой, и кушак будет служить ему постоянным напоминанием о ней. Отступив на шаг, она окинула Эшли восхищенным взглядом, гордясь им и, думая, что даже Джеф Стюарт с его пером и развевающимися концами кушака не мог выглядеть столь ослепительно, как ее возлюбленный Эшли.
- Очень красиво, - повторил он, перебирая в пальцах бахрому. - Но я
догадываюсь, что вы
пожертвовали для меня своим платком или шалью. Вы не должны были
делать этого, Скарлетт. Изящные
вещи теперь достаются нелегко.
- О, Эшли, да я готова...
Она хотела сказать: "Если бы потребовалось, я бы вырвала
сердце из груди, чтобы подарить вам!", - но сказала только: - Я все
готова для вас сделать!
- Это правда? - спросил он, и лицо его просветлело. - А вы ведь
действительно можете сделать
для меня кое-что, Скарлетт, и это в какой-то мере снимет тяжесть с
моей души, когда я буду
далеко от вас.
- Что же я должна сделать? - спросила она радостно, готовая сотворить
любое чудо.
- Скарлетт, поберегите Мелани, пока меня не будет.
Поберечь Мелани?
Сердце ее упало. Разочарование было слишком велико. Так вот какова его последняя просьба к ней, а она-то была готова пообещать ему сто-то необычайное и прекрасное! В ней вспыхнула злоба. В это мгновение Эшли должен был принадлежать ей, только ей. Мелани здесь не было, и все же ее незримая тень стояла между ними. Как мог он произнести имя Мелани в этот миг прощания? Как мог он отважится на такую просьбу?