Нелли вывезли в креслах. Явился доктор, явился и Маслобоев. Он принес для Нелли большой букет сирени; но сам был чем-то озабочен и как будто раздосадован.
Кстати: Маслобоев ходил чуть не каждый день. Я уже говорил, что все, и особенно Анна Андреевна, чрезвычайно его полюбили, но никогда ни слова не упоминалось у нас вслух об Александре Семеновне; не упоминал о ней и сам Маслобоев. Анна Андреевна, узнав от меня, что Александра Семеновна еще не успела сделаться его законной супругой, решила про себя, что и принимать ее и говорить об ней в доме нельзя. Так и наблюдалось, и этим очень обрисовывалась и сама Анна Андреевна. Впрочем, не будь у ней Наташи и, главное, не случись того, что случилось, она бы, может быть, и не была так разборчива.
Нелли в этот вечер была как-то особенно грустна и даже чем-то озабочена. Как будто она видела дурной сон и задумалась о нем. Но подарку Маслобоева она очень обрадовалась и с наслаждением поглядывала на цветы, которые поставили перед ней в стакане.
- Так ты очень любишь цветочки, Нелли? - сказал старик. - Постой
же! -
прибавил он с одушевлением, - завтра же... ну, да вот увидишь
сама!..
- Люблю, - отвечала Нелли, - и помню, как мы мамашу с цветами
встречали. Мамаша, еще когда мы были там (там значило теперь за
границей),
была один раз целый месяц очень больна. Я и Генрих сговорились, что
когда
она встанет и первый раз выйдет из своей спальни, откуда она целый
месяц не
выходила, то мы и уберем все комнаты цветами. Вот мы так и сделали.
Мамаша
сказала с вечера, что завтра утром она непременно выйдет вместе с нами
завтракать. Мы встали рано-рано. Генрих принес много цветов, и мы всю
комнату убрали зелеными листьями и гирляндами. И плющ был, и еще такие
широкие листья, - уж не знаю, как они называются, - и еще другие
листья,
которые за все цепляются, и белые цветы большие были, и нарциссы
были, а я
их больше всех цветов люблю, и розаны были, такие славные розаны, и
много-много было цветов. Мы их все развесили в гирляндах и в горшках
расставили, и такие цветы тут были, что как целые деревья, в больших
кадках; их мы по углам расставили и у кресел мамаши, и как мамаша
вышла, то
удивилась и очень обрадовалась, а Генрих был рад... Я это теперь
помню...