- ... Так вот, Вика, меня  к  вам Станиславский возил... Я пела у 
вас... Уютно было, хорошо, хлебосольно по-русски... Меня 
Станиславский привез, а я  с собой  Клюева прихватила. Поэт Клюев, 
знаете такого?
<p>
Вика помешкала с ответом.
<p>
- Тихий был человек, - продолжала Плевицкая, - часто плакал. Вот я 
тебе почитаю его стихотворение, самое мое любимое, - она откинулась 
на спинку кресла, прикрыла глаза:
<p>
Я надену черную рубаху<br>
И вослед за мутным фонарем<br>
По камням двора пройду на плаху<br>
С молчаливо-ласковым лицом.
<p>
Ну и так далее... Только рубашка не черная у него была, а синяя, 
набойчатая, одна-единственная, и ходил в стоптанных, худых сапогах, я 
ему новые подарила, взял, он всегда брал, когда давали, но сам не 
выпрашивал. Сидит тихо, руки в рукава поддевки прячет, молчит, а если 
заговорит, то что-нибудь жалостливое, умное... Где-то он теперь, 
Колюшка - мил дружок? У нас в газетах писали, будто бы арестовали 
его, в Сибирь выслали, пропал, наверно, бедняга. Может, оттого и 
плакал часто, что конец свой горький предчувствовал?.. Не холодно вам?