Покидая Бромптон, Эмми подарила Мери всю обстановку своей квартиры, увезя с собой только портреты (те два портрета, которые висели у нее над кроватью) и фортепьяно - то самое маленькое фортепьяно, которое теперь достигло преклонного возраста и жалобно дребезжало, но которое Эмилия любила по причинам, известным ей одной. Она была ребенком, когда впервые играла на нем, - ей подарили его родители. Оно вторично было подарено ей..., когда отцовский дом рассыпался в прах и инструмент был извлечен из-под обломков этого крушения.
Майор Доббин, занимавшийся устройством дома для Джоза и старавшийся, чтобы новое помещение было красиво и удобно, страшно обрадовался, когда из Бромтона прибыл фургон с чемоданами и баулами переселенцев и в нем оказалось также старое фортепиано. Эмилия захотела поставить его наверху в своей гостиной в миленькой комнатке, примыкавшей к отцовской спальне, - старый Седли сидел в этой гостиной по вечерам.
Когда носильщики перетаскивали вышеуказанный музыкальный ящик и
Эмилия распорядилась поставить его в вышеупомянутую комнату, Доббин
пришел в полный восторг.
- Я рад, что вы его сохранили, - сказал он прочувствованным голосом. -
Я боялся, что вы к нему равнодушны.
- Я ценю его выше всего, что у меня есть на свете, - отвечала
Эмилия.
- Правда, Эмилия? - воскликнул майор Доббин.
Дело в том, что так как он сам его купил, хотя никогда не говорил об
этом, то ему и в голову не приходило подумать о каком-нибудь другом
покупателе. Доббин воображал, что Эмилии известно, кто ей сделал
подарок.
- Правда, Эмилия? - сказал он, и вопрос, самый важный из вопросов,
уже готов был сорваться с его уст, когда Эмилия ответила:
- Да как же может быть иначе? Разве это не его подарок?
- Я не знал, - промолвил старый бедный Доб, и лицо его омрачилось.
Эмми в это время не заметила этого обстоятельства; не обратила внимания на то, как опечалился честный Доббин. Но потом призадумалась. И тут у нее внезапно явилась мысль, причинившая ей невыносимую боль и страдание. Это Уильям подарил ей фортепиано, а не Джордж, как она воображала! Это не был подарок Джорджа, единственный как она думала, что получила от своего жениха, и который ценила превыше всего, ее реликвия и сокровище. Она рассказывала ему о Джордже, играла на нем самые любимые пьесы мужа, просиживала за ним вечерние часы, по мере скромных сил и умения извлекать из его клавиш меланхоличные аккорды, и плакала над ним в тишине. И вот оказалось, что это не память о Джордже. Инструмент утратил для нее всякую цену. В первый же раз, когда старик Седли попросил свою дочь поиграть, она сказала, что фортепиано отчаянно расстроено, что у нее болит голова, что вообще она не может играть.
Затем, по своему обыкновению, она стала упрекать себя за взбалмошность и неблагодарность и решила вознаградить честного Уильяма за ту обиду, которую она, хотя и не высказала ему, но нанесла его фортепиано. Несколько дней спустя, когда она сидела в гостиной, где Джоз с большим комфортом спал после обеда, Эмилия произнесла дрогнувшим голосом, обращаясь к майору Доббину:
- Мне нужно попросить у вас прощения за одну вещь.
- За что? - спросил он.
- За это... За маленькое фортепиано. Я не поблагодарила вас, когда вы
его мне подарили... много, много лет назад, когда я еще не была
замужем. Я думала, что мне его подарил кто-нибудь другой. Спасибо,
Уильям.
Она протянула ему руку, но сердце у бедняжки обливалось кровью, а что касается глаз, то они, конечно, принялись за свою обычную работу.
Но Уильям не мог больше выдержать.
- Эмилия, Эмилия! - воскликнул он. - Да это я купил его для вас! Я
любил вас тогда, люблю и теперь. Я должен все сказать вам. Мне
кажется, я полюбил вас с первого взгляда, с той минуты, когда Джордж
привез меня к вам в дом, чтобы показать мне Эмилию, с которой он был
помолвлен. Вы были еще девочкой в белом платье с густыми локонами; вы
сбежали вниз напевая, - вы помните? - и мы поехали в Воксхолл. С тех
пор я мечтал только об одной женщине в мире - и это были вы! Мне
кажется, нет ни одного часа за минувшие двенадцать лет, чтобы я не
думал о вас.