Я вспоминаю случай под Иоссером.<br>
     В двух километрах от лагеря была расположена сельская  школа. В 
школе работала  учительница, тощая женщина с  металлическими зубами 
и  бельмом на глазу.
<p>
Из зоны было видно школьное крыльцо.
<p>
В этой же зоне содержался "беспредел" Макеев. Это был истаскавшийся 
по этапам шестидесятилетний мужчина.
<p>
В результате зек полюбил школьную учительницу. Разглядеть черты ее 
лица он не мог. Более того, он и возраста ее не знал. Было ясно, что 
это - женщина, и все. Некто в старомодном платье.
	    Звали ее Изольда Щукина. Хотя Макеев и этого не знал.<br>
     Собственно, он ее даже не видел. Он знал, что это - женщина, и 
различал цвета ее платьев. Платьев было два - зеленое и 
коричневое.<br>
     Рано утром Макеев залезал на крышу барака. Через  некоторое 
время громогласно объявлял:<br>
     - Коричневое!..
<p>
Это значило, что Изольда прошла в уборную...
<p>
Я не помню,  чтобы  заключенные  смеялись над  Макеевым. Напротив, 
его чувство вызывало глубокий интерес.
<p>
Макеев изобразил на стене барака - ромашку. Она была величиной с 
паровозное колесо. Каждый вечер Макеев стирал тряпкой один из 
лепестков...
<p>
Догадывалась ли обо всем этом Изольда Щукина - неизвестно. Скорее 
всего - догадывалась. Она подолгу стояла на крыльце и часто ходила в 
уборную.
<p>
Их встреча  произошла лишь однажды.  Макеев работал в 
производственной зоне.  Раз его выдели на отдельную точку.  Изольда 
шла через поселок. Их маршруты пересеклись около водонапорной башни.
     Вся колонна замедлила шаг. Конвоиры было забеспокоились, но зеки 
объяснили им, в чем дело.
<p>
Изольда  шла  вдоль  замершей колонны.  Ее металлические зубы 
сверкали. Фетровые боты утопали в грязи.
<p>
Макеев кинул ей из рядов небольшой бумажный пакет. Изольда подняла 
его, развернула. Там лежал самодельный пластмассовый мундштук.
<p>
Женщина  решительно  шагнула в  сторону  начальника  конвоя. Она 
сняла короткий вязаный шарф и протянула ефрейтору Бойко. Тот передал 
его одному из зеков. Огненный лоскут следовал  по рядам, такой яркий  
на  фоне изношенной лагерной дряни. Пока Макеев не обмотал им свою 
тощую шею.
<p>
     Заключенные пошли. Кто-то из рядов затянул:
<p>
     Где ж ты, падла, любовь свою крутишь,<br>
     С кем дышишь, папироской одной!..<br>
<p>
     Но его оборвали. Момент побуждал к тишине.
   <p>   
...
<p>
     Макеев оборачивался и  размахивал  шарфом  до  самой  зоны.  
Сидеть ему
оставалось четырнадцать лет...