Я ему не поверил. Он был в штатском, но ведь много раз в Европе меня ловили жандармы в штатском. Правда, сейчас у меня были документы. И неплохие. Их сделал в Париже профессор математики из Праги. И все- таки это была подделка.
- Я видел, как вы рассматривали пароход, - сказал человек. - Поэтому я подумал...
Я окинул его равнодушным взглядом. Он не был похож на полицейского. Однако последний жандарм, который сцапал меня в Бордо, выглядел так жалостно, что походил скорее на Лазаря, пробывшего три дня в могиле. Он оказался самым безжалостным и арестовал меня, хотя знал, что немецкие войска через день будут в Бордо. И я бы погиб, если бы директор тюрьмы не смилостивился и не выпустил меня спустя два часа.
- Хотите в Нью-Йорк? - спросил человек.
Я не ответил. Мне оставалось еще двадцать метров, чтобы сбить его и убежать, если понадобится.
- Вот два билета на корабль, - сказал человек и сунул руку в карман.
При слабом свете я не мог разглядеть протянутые им бумаги. Впрочем, теперь мы уже довольно далеко отошли от набережной, и можно было рискнуть.
Я остановился.
- Что все это значит? - спросил я по-португальски. Я знал
несколько
слов.
- Вы можете их взять себе, - ответил он. - Даром. Мне они не
нужны.
- Вам они не нужны? Почему?
- Мне они больше не нужны.
Я уставился на человека, не понимая его. Он и в самом деле не был похож на полицейского. Чтобы арестовать меня, вряд ли требовались такие нелепые трюки. Но если билеты настоящие, почему он их предлагает мне? Хочет продать? Меня затрясло.
- Я не могу их купить, - сказал я наконец по-немецки. - Они стоят
целое
состояние. В Лиссабоне есть богатые эмигранты. Они заплатят вам
сколько
захотите. У меня нет денег, вы ошиблись.
- Я не хочу их продавать, - сказал человек.
Я опять взглянул на билеты:
- Они настоящие?
Вместо ответа незнакомец протянул их мне. Я взял и почувствовал, как они захрустели в пальцах. Да, настоящие. Они означали спасение. Без них была гибель. Но ведь я не смогу воспользоваться ими. У нас нет американской визы. Правда, завтра утром можно еще попытаться получить ее или, в крайнем случае, продать билеты и на выручку жить еще целых полгода.
- Я вас не понимаю, - сказал я.
- Вы можете их забрать, - ответил он. - Даром. Завтра утром я уезжаю
из
Лиссабона. Но ставлю одно условие.
У меня опустились руки. Конечно. Я же знал, что все это не так просто.
- Какое? - спросил я.
- В эту ночь я не хотел бы оставаться один.
- Вы хотите, чтобы я был с вами?
- Да. До утра.
- И все?
- Да, все.
- И больше ничего?
- Больше ничего.
Я с недоверием посмотрел на человека. Да, я, конечно, знал, что люди, подобные нам, иногда не выдерживали и надламывались; у них часто не хватало сил переносить одиночество; странно - они боялись пространства, хотя для них почти не оставалось места в жизни. Я знал, что тогда, вот так же, ночью, оказавшись рядом, кто-нибудь, даже незнакомый, мог удержать человека от самоубийства. Считалось само собой разумеющимся, что люди просто помогают друг другу. Никто не брал за это платы. Тем более - такой.
- Где вы живете? - спросил я.
Он поднял руку, будто защищаясь:
- Туда я не хочу, нет ли здесь кабачка, где можно провести время?
- Наверно, есть.
- Я имею в виду - для эмигрантов. Что-нибудь вроде "Кафе де ля Роз"
в
Париже?
Я знал "Кафе де ля Роз". Рут и я ночевали там в течение двух недель. Хозяин разрешал, если заказывали кофе. Мы приносили с собой несколько газет и ложились прямо на полу. Я никогда не спал за столом. Можно упасть. А с пола не упадешь...
- Я не знаю такого заведения, - сказал я.
Я-то знал, но разве можно человека, который дарит билеты на пароход, вести туда, где люди готовы отдать за билет собственный глаз.
- Я знаю тут только один ресторан, - сказал он. - Мы можем попытаться. Может быть, он еще открыт.
Он подозвал такси и посмотрел на меня.
- Хорошо, - согласился я.
Перевод с немецкого - Ю. Плашевский