Однажды, когда государыня беседовала с придворными дамами, я сказала
по поводу некоторых ее слов:
– Наш бедственный мир мучителен, отвратителен, порою мне не хочется
больше жить... Ах, убежать бы далеко, далеко! Но если в такие минуты
попадется мне в руки белая красивая бумага, хорошая кисть, белые
листы с красивым узором или бумага Митиноку, – вот я и утешилась. Я
уже согласна жить дальше. А не то расстелю зеленую соломенную
циновку, плотно сплетенную, с широкой белой каймою, по которой
разбросан яркими пятнами черный узор... Залюбуюсь и подумаю: "Нет,
что бы там ни было, а я не в силах отвергнуть этот мир. Жизнь слишком
для меня драгоценна..."
– Немного же тебе надо! – засмеялась императрица. – Спрашивается,
зачем было людям искать утешения, глядя на луну над горой Обасутэ?
Придворные дамы тоже стали меня поддразнивать:
– Уж очень они короткие, ваши "молитвы об избавлении от всяческих
бед".
Некоторое время спустя, случились печальные события, потрясшие меня до глубины души, и я, покинув дворец, удалилась в свой родной дом. Вдруг посланная приносит мне от государыни двадцать свитков превосходной бумаги и высочайшее повеление, записанное со слов императрицы. "Немедленно возвратись! – приказывала государыня. – Посылаю тебе эту бумагу, но боюсь, она не лучшего качества и ты не сможешь написать на ней Сутру долголетия для избавления от бед".
О счастье! Значит, государыня хорошо помнит тот разговор, а я ведь о нем совсем забыла. Будь она простой смертной, я и то порадовалась бы. Судите же, как глубоко меня тронуло такое внимание со стороны самой императрицы! Взволнованная до глубины души, я не знала, как достойным образом поблагодарить государыню, но только послала ей следующее стихотворение:
С неба свитки бумаги,
Чтобы священные знаки чертить,
В дар мне прислала богиня.
Это знак, что подарен мне
Век журавлиный в тысячу лет.
– И еще спроси государыню от моего имени, – сказала я, – "Не слишком ли много лет прошу я от судьбы?"
Я подарила посланной (она была простая служанка из кухонной челяди)
узорное синее платье без подкладки. Сразу же потом я с увлечением
принялась делать тетради из этой бумаги, и в хлопотах мне показалось,
что все мои горести исчезли. Тяжесть спала с моего сердца.
Дня через два дворцовый слуга в красной одежде посыльного принес мне
циновку и заявил:
– Нате!
– А ты кто? – сердито спросила моя служанка. Невежество какое! Но
слуга молча положил циновку и исчез.
– Спроси его, от кого он? – велела я служанке.
– Уже ушел, – ответила она и принесла мне циновку, великолепную, с
узорной каймой. Такие постилают только для самых знатных персон. В
душе я подумала, что это – подарок императрицы, но вполне уверенной
быть не могла. Смущенная, я послала разыскивать слугу, принесшего
циновку, но его и след простыл.
– Как странно! – толковала я с моими домашними, но что было делать,
слуга не отыскался.
– Возможно, он отнес циновку не тому, кому следовало, и еще
вернется, – сказала я.
Мне хотелось пойти во дворец императрицы и самой узнать, от нее ли подарок, но если бы я ошиблась, то попала бы в неловкое положение. Однако кто мог подарить мне циновку ни с того ни с сего? "Нет, разумеется, сама государыня прислала ее", – с радостью подумала я. Два дня я напрасно ждала вестей, и в душе у меня уже начали шевелиться сомнения.
Наконец я послала сказать госпоже Уке: "Вот, мол, случилось то-то и то-то... Не видели ли вы такой циновки во дворце? Сообщите мне по секрету. Только никому ни слова, что я вас спрашивала".
"Государыня сохраняет все в большой тайне, – прислала мне ответ госпожа Уке. – Смотрите же, не проговоритесь, что я выдала ее секрет". Значит, моя догадка была верна! Очень довольная, я написала письмо и велела своей служанке потихоньку положить его на балюстраду возле покоев императрицы. Увы, служанка сделала это так неловко, что письмо упало под лестницу.