Сквозь тусклое оконное стекло она  выглянула  во  двор;  там  разносчик
укладывал в тележку апельсины: он вынимал их из ящика  и  клал  большие  -
направо, маленькие - налево, потом разложил маленькие по дну  тележки,  на
них положил те,  что  побольше,  а  самыми  крупными  завершил  пирамидку.
Маленький толстый мальчуган сложил ящики возле помойной ямы.  Там  в  тени
под стеной догнивала куча лимонов - желтизна,  подернутая  зеленью,  и  на
зелени белые пятна в синеватой тени,  от  которой  красные  щеки  мальчика
казались фиолетовыми. Боль во рту утихла, ей захотелось выкурить сигарету,
выпить  чашку  кофе,  и  она  достала  кошелек.  Изношенная  серая   замша
залоснилась до черноты; это был еще подарок  мужа,  чьи  кости  уже  давно
истлели где-то между Запорожьем и Днепропетровском.  Тринадцать  лет  тому
назад  подарил  он  ей  этот  парижский  кошелек,  -   подарил   смеющийся
фельдфебель с цветной фотографии, смеющийся слесарь, смеющийся жених, - не
много осталось  от  него  -  истрепанный  кошелек,  память  о  его  первом
причастии,  и  пожелтевшая  истрепанная   брошюрка   "Что   должен   знать
автослесарь при сдаче экзамена на подмастерье". Еще он оставил сына, вдову
и когда-то серый, а теперь до черноты  залоснившийся  замшевый  кошелек  -
подарок из Парижа, с которым она никогда не расставалась.
<p>
   Странное письмо пришло тогда от ротного командира: "...был направлен со
своим танком на поддержку крупной разведывательной операции и не  вернулся
с задания. Однако нам совершенно точно известно, что  ваш  супруг,  бывший
одним из самых опытных и надежных  солдат  в  роте,  не  попал  в  плен  к
русским. Ваш супруг пал смертью храбрых". Ни часов, ни солдатской  книжки,
ни обручального кольца - и не в плену. Что же с ним? Сгорел и обуглился  в
своем танке?
<p>