- Не устал ли ты с дороги? Может быть, уснуть хочешь: вон ты зеваешь? - спросила она, - тогда оставим до утра.
- Нет, бабушка, я только и делал, что спал! Это нервическая зевота. А вы напрасно беспокоитесь: я счетов смотреть не стану...
- Как не станешь? Зачем же ты приехал, как не принять имение, не потребовать отчета?..
- Какое имение! - небрежно сказал Райский.
- Какое имение: вот посмотри, сколько тягл, земли? вот года четыре назад прикуплено, - видишь, сто двадцать четыре десятины. Вот из них под выгон отдаются...
[…]
Он засмеялся и внезапно обнял ее и поцеловал в губы, как, бывало, делывал мальчиком. Она вырвалась от него и вытерла рот.
- Я тут тружусь, сижу иногда за полночь, пишу, считаю каждую копейку! Что же ты думал об имении?
- Ничего, бабушка: Я даже забывал, есть ли оно, нет ли. А если припоминал, так вот эти самые комнаты, потому что в них живет единственная женщина в мире, которая любит меня и которую я люблю... Зато только ее одну, и больше никого... Да вот теперь полюблю сестер, - весело оборотился он, взяв руку Марфеньки и целуя ее, - все полюблю здесь, - до последнего котенка!
- Что же с домом делать? Куда серебро, белье, бриллианты, посуду девать? - спросила она, помолчав. - Мужикам, что ли, отдать?
- А разве у меня есть бриллианты и серебро?.. - спросил он.
- Сколько я тебе лет твержу! От матери осталось: куда оно денется? На вот, постой, я тебе реестры покажу...
- Не надо, ради бога, не надо: мое, мое, верю. Стало быть, а вправе распорядиться этим по своему усмотрению?
- Ты хозяин, так как же не вправе?
- Ну так вот что: пошлите за чиновником в палату и велите написать бумагу: дом, вещи, землю, все уступаю я милым моим сестрам, Верочке и Марфеньке, в приданое...
Бабушка сильно нахмурилась и с нетерпением ждала конца речи, чтобы разразиться.
- Но пока вы живы, - продолжал он, - все должно оставаться в вашем непосредственном владении и заведывании. А мужиков отпустить на волю...
- Не бывать этому! - пылко воскликнула Бережкова. - Они не нищие, у них по пятидесяти тысяч у каждой. Да после бабушки втрое, а может быть и побольше останется: это все им! Не бывать, не бывать! И бабушка твоя, слава богу, не нищая! У ней найдется угол, есть и клочок земли, и крышка, где спрятаться! Богач какой, гордец, в дар жалует! Не хотим, не хотим! Марфенька! Где ты? Иди сюда!
- Здесь, здесь, сейчас! - отозвался звонкий голос Марфеньки из другой комнаты, куда она вышла, и она впорхнула веселая, живая, резвая, с улыбкой, и вдруг остановилась. Она глядела то на бабушку, то на Райского, в недоумении. Бабушка сильно расходилась.
- Вот слышишь: братец тебе жаловать изволит дом, и серебро, и кружева. Ты ведь бесприданница, нищенка! Приседай же ниже, благодари благодетеля, поцелуй у него ручку. Что же ты?
Марфенька прижалась к печке и глядела на обоих, не зная, что ей сказать.
Бабушка отодвинула от себя все книги, счеты, гордо сложила руки на груди и стала смотреть в окно. А Райский сел возле Марфеньки, взял ее за руки.
- Скажи, Марфенька, ты бы хотела переехать отсюда в другой дом, - спросил он, - может быть, в другой город?
- Ах, сохрани боже: как это можно! Кто это выдумал такую нелепость!.
- Вон кто, бабушка! - сказал Райский, смеясь.
Марфенька сконфузилась, а бабушка, к счастью, не слыхала. Она сердито глядела в окно.
- Ведь у меня тут все: сад, грядки, цветы... А птицы? Кто же будет ходить за ними? Как можно - ни за что...
- Ну, вот бабушка хочет уехать и увезти вас обеих.
- Бабушка, душенька, куда? Зачем? Что это вы затеяли? - бросилась она ласкаться к бабушке.
- Отстань! - сердито оттолкнула ее бабушка.
- Ты не хотела бы, Марфенька, не правда ли, выпорхнуть из этого гнездышка?
- Нет, ни за что! - качая головой, решительно сказала она. - Бросить цветник, мои комнатки...как это можно!
- И Верочка тоже?
- Она еще пуще меня: она ни за что не расстанется с старым домом...
- Она любит его?
- Она там и живет, там ей только и хорошо. Она умрет, если ее увезут, - мы обе умрем.
- Ну, так вы никогда не уедете отсюда, - прибавил Райский, - вы обе здесь выйдете замуж, ты, Марфенька, будешь жить в этом доме, а Верочка в старом.
- Слава богу: зачем же пугаете? А вы где сами станете жить?
- Я жить не стану, а когда приеду погостить, вот как теперь, вы мне дайте комнату в мезонине - и мы будем вместе гулять, петь, рисовать цветы, кормить птиц: ти, ти, ти, цып, цып, цып! - передразнил он ее.
- Ах, вы злой! - сказала она. - Я думала, вы не успели даже разглядеть меня, а вы все подслушали!
- Ну, так это дело решенное: вы с Верочкой принимаете от меня в подарок все это, да?
- Да... братец... - весело сказала она и потянулась было к нему.
- Не сметь! - горячо остановила бабушка, до тех пор сердито молчавшая. Марфенька села на свое место.
- Бесстыдница! - укоряла она Марфеньку. - Где ты выучилась от чужих подарки принимать? Кажется, бабушка не тому учила; век свой чужой копейкой не поживилась... А ты не успела и двух слов сказать с ним и уж подарки принимаешь. Стыдно, стыдно! Верочка ни за что бы у меня не приняла: та - гордая!
Марфенька надулась.
- Сами же давеча... сказали, - говорила она сердито, - что он нам не чужой, а брат, и велели поцеловаться с ним; а брат может все подарить.
- Это логично! Против этого спорить нельзя, - одобрял Райский. - Итак, решено: это все ваше, я у вас гость...
- Не бери! - повелительно сказала бабушка. - Скажи: не хочу, не надо, мы не нищие, у нас у самих есть имение. -
- Не хочу, братец, не надо... - начала она с иронией повторять и засмеялась. - Не надо, так не надо! - прибавила она и вздохнула, лукаво поглядывая на него.
- Да уж ничего этого не будет там у вас, в бабушкином имении, - продолжал Райский. - Посмотри! Какой ковер вокруг дома! Без садика что за житье?
- Я садик возьму! - шепнула она, - только бабушке не го-во-ри-те... - досказала она движениями губ, без слов.
- А кружева, белье, серебро? - говорил он вполголоса.
- Не надо! Кружева у меня есть свои, и серебро тоже! Да я люблю деревянной ложкой есть... У нас все по-деревенски.
- А эти саксонские чашки, эти пузатые чайники? Таких теперь не делают. Ужели не возьмешь?
- Чашки возьму, - шептала она, - и чайники, еще вон этот диванчик возьму и маленькие кресельца, да эту скатерть, где вышита Диана с собаками. Еще бы мне хотелось взять мою комнатку... - со вздохом прибавила она.
- Ну, весь дом - пожалуйста, Марфенька, милая сестра... Марфенька поглядела на бабушку, потом, украдкой, утвердительно кивнула ему.
- Так возьмешь домик? - спросил он.
- Возьму, только чтоб и Верочка старый дом согласилась взять. А то одной стыдно: бабушка браниться станет.
- Ну, вот и кончено! - громко и весело сказал он, - милая сестра! Ты не гордая, не в бабушку!
[…]
- Позвать сюда Савелья! - сказала [бабушка], отворив дверь в девичью.
Через четверть часа вошел в комнату…
- Что изволите приказать? - тихо спросил Савелий, не поднимая глаз. Райский молчал и думал, что бы приказать ему.
- Чудесно! Вот что, - живо сказал он. - Ты знаешь какого-нибудь чиновника в палате, который бы мог написать бумагу о передаче имения?
- Гаврила Иванович Мешечников пишет все бумаги нам, - произнес он не вдруг, а подумавши.
- Ну, так попроси его сюда!