версия для печати
добавить в избранное

С.Довлатов. Встретились, поговорили.

Головкер ехал на машине в офис. Только что завершилась выгодная операция. Комиссионные составили двенадцать тысяч.

Автомобиль легко скользил по гудронированному шоссе. Головкер был в светло-зеленом фланелевом костюме. В левой руке его дымилась сигарета "Кент".

И вдруг он увидел себя чужими глазами. Это бывает. А именно: глазами своей бывшей жены. Вот мчится за рулем собственного автомобиля процветающий бизнесмен Головкер. Совесть его чиста, бумажник набит деньгами. В уютной конторе его ждет миловидная секретарша. Здоровье у него великолепное. Гемоглобин? Он даже не знает, что это такое. У него все хорошо. Гладкая от лосьона кожа. Дорогие ботинки не жмут. И вот Лиза смотрит на этого человека. И думает: какое сокровище я потеряла!

Так и появилась у Головкера навязчивая идея. А именно: он должен встретиться с женой. Она поймет и убедится. А он только спросит: "Ну, как?" - и все. И больше ни единого слова... "Ну, как?.."

Головкер представлял себе момент возвращения. Вот он прилетает. Едет в гостиницу. Берет напрокат машину. Меняет по курсу тысячу долларов. А может быть - две. Или три.

Потом звонит ей: "Лиза? Это я... Что значит - кто? Теперь узнала?.. Да, проездом. Я, откровенно говоря, довольно-таки бизи... Хотя сегодня, в общем, фри... Извини, что перехожу на английский..."

Они сидят в хорошем ресторане. Головкер заказывает. Лизе - дичь. Себе что-нибудь легкое. Немного спаржи, мусс... Коньяк? Предпочитаю "Кордон бле". Армянский? Ну, давайте...

Головкер провожает Лизу домой. Выходит из машины. Распахивает дверцу. "Ну, прощай". И затем: "Ах да, тут сувениры".

Головкер протягивает Лизе сапфировое ожерелье. "Ведь это твой камень". Затем - пластиковый мешок с голубой канадской дубленкой. Учебный компьютер для Оли. Пакет с шерстяными вещами. Две пары сапог.

Затем он мягко спрашивает:
- Могу я оставить тебе немного денег? Буквально - полторы-две тысячи. Чисто символически...

Он мягко и настойчиво протягивает ей конверт.

Она:
- Зайдешь?
- Прости, у меня завтра утром деловое свидание. Подумываю о скромной концессии. Что-нибудь типа хлопка. А может, займусь электроникой. Меня интересует рынок.

Лиза:
- Рынок? Некрасовский или Кузнечный?

Головкер улыбается:
- Я говорю о рынке сбыта...

Вечером Лиза сидит у него в гостинице. Головкер снимает трубку:
- Шампанского.

Затем:
- Ты полистай журналы, я должен сделать несколько звонков. Хэлло, мистер Беляефф! Головкер спикинг. Представитель "Дорал эдженси"...

Шампанское выпито. Лиза спрашивает:
- Мне остаться?

Он - мягко:
- Не стоит. В этой пуританской стране...

Лиза перебивает его:
- Ты меня больше не любишь?

Головкер:
- Не спрашивай меня об этом. Слишком поздно...

Вот они идут по набережной. Заходят в Эрмитаж. Разглядывают полотна итальянцев. Головкер произносит:
- Я бы купил этого зеленоватого Тинторетто. Надо спросить - может, у большевиков есть что-то для продажи?..

Мысли о встрече с женой не покидали Головкера. Это было странно. Все должно быть иначе. Первые годы человек тоскует о близких. Потом начинает медленно их забывать. И наконец, остаются лишь контуры воспоминаний. Расплывчатые контуры на горизонте памяти, и все.

У Головкера все было по-другому. Сначала он не вспоминал про Лизу. Затем стал изредка подумывать о ней. И наконец стал думать о бывшей жене постоянно. С волнением, которое его удивляло. Которое пугало его самого.

Причем не о любви задумывался Головкер. И не о раскаянии бывшей жены своей. Головкер думал о торжестве справедливости, логики и порядка.

Вот он идет по Невскому. Заходит в кооперативный ресторан. Оглядывается. Пробегает глазами меню. Затем негромко произносит:
- Пошли отсюда!

И все. "Пошли отсюда". И больше ни единого слова...

Мысль о России становилась неотступной. Воображаемые картины следовали одна за другой. Целая череда эмоций представлялась Головкеру: удивление, раздражение, снисходительность. Ему четко слышались отдельные фразы на каждом этапе. Например - у фасада какого-то случайного здания:
- Пардон, что означает - "Гипровторчермет"?

Или - в случае какого-то бытового неудобства:
- Большевики меня поистине умиляют.

Или - за чтением меню:
- Цены, я так полагаю, указаны в рублях?

Или - когда речь зайдет о нынешнем правительстве:
- Надеюсь, Горбачев хотя бы циник. Идеалист у власти - это катастрофа.

Или - если разговор пойдет об Америке:
- Америка не рай. Но если это ад, то самый лучший в мире.

Или - реплика в абстрактном духе. На случай, если произойдет что-то удивительное:
- Фантастика! Непременно расскажу об этом моему дружку Филу Керри...

У него были заготовлены реплики для всевозможных обстоятельств. Выходя из приличного ресторана, Головкер скажет:
- Это уже не хамство. Однако все еще не сервис.

Выходя из плохого, заметит:
- Такого я не припомню даже в Шанхае...

Головкер вечно что-то бормотал, жестикулировал, смеялся. Путал английские и русские слова. Вдруг становился задумчивым и молчаливым. Много курил.

И вот он понял - надо ехать. Просто заказать себе визу и купить билет. Обойдется эта затея в четыре тысячи долларов. Включая стоимость билетов, гостиницу, подарки и непредвиденные расходы.

Времена сейчас относительно либеральные. Провокаций быть не должно. Деньги есть.

Оформление документов заняло три недели. Билет он заказал на четырнадцатое сентября. Ходил по магазинам, выбирал подарки.

Выяснилось, что у него совсем мало друзей и знакомых. Родители умерли. Двоюродная сестра жила в Казани. С однокурсниками Головкер не переписывался. Имена одноклассников забыл.

Оставались Лиза с дочкой. Оленьке должно было исполниться тринадцать лет. Головкер не то чтобы любил эту печальную хрупкую девочку. Он к ней привык. Тем более, что она, почти единственная в мире, испытывала к нему уважение.

Когда мать ее наказывала, она просила:
- Дядя Боря, купите мне яду...

Головкер привязался к девочке. Ведь материнская и отцовская любовь - совершенно разные. У матери это прежде всего - кровное чувство. А у отца - душевное влечение. Отцы предпочитают тех детей, которые рядом. Пусть они даже и неродные. Потому-то злые отчимы встречаются гораздо реже, чем сердитые мачехи. Это отражено даже в народных сказках...

Лизе он купил пальто и сапоги. Оле - шубку из натурального меха и учебный компьютер. Плюс - рубашки, джинсы, туфли и белье. Какие-то сувениры, авторучки, радиоприемники, две пары часов. Короче, одними подарками были заполнены два чемодана.

Деньги Головкеру удалось поменять из расчета один к шести. Головкер передал какому-то Файбышевскому около семисот долларов. В Ленинграде некая Муза передаст ему четыре тысячи рублей.

Летел Головкер самолетом американской компании. Как обычно, чувствовал себя зажиточным туристом. Небрежно заказал себе порцию джина.

- Блу джинc энд тоник, - пошутил Головкер, - джинсы с тоником.

Бортпроводница спросила:
- Вы из Польши?

Неужели, подумал Головкер, у меня сохранился акцент?..

В Ленинградском аэропорту ему не понравилось. Все казалось серым и однообразным. Может быть, из-за отсутствия рекламы. К. тому же он прилетел сюда впервые. Так уж получилось. Тридцать два года здесь прожил, а самолетом не летал.

Головкер подумал: что я испытываю, шагнув на родную землю? И понял - ничего особенного.

Поместили его в гостинице "Октябрьская". Вскоре приехала Муза - нервная и беспокойно озирающаяся по сторонам. Оставила ему пакет с деньгами.

Головкер испытывал страх, усталость, волнение. Больше часа он провел в гостинице, а Лизе так и не звонил. Что-то его останавливало и пугало. Слишком долго, оказывается, Головкер этого ждал. Может быть, все последние годы. Может, все, что он делал и предпринимал, было рассчитано только на Лизу? На ее внимание?

Если это так, задумался Головкер, сколько же всего проносится мимо? Живешь и не знаешь - ради чего? Ради чего зарабатываешь деньги? Ради чего обзаводишься собственностью? Ради чего переходишь на английский язык?

Головкер взглянул на часы - половина десятого. Припомнил номер телефона - четыре, шестнадцать... И дальше - сто пятьдесят шесть. Все правильно. Четыре в кубе... Он совершенно забыл математику. Но телефон запомнил - четыре, шестнадцать... А потом - те же шестнадцать в квадрате. Сто пятьдесят шесть...

Потрясенный, Головкер услышал звонок, раздавшийся в его собственной квартире. Один раз, другой, третий...

- Кто это? - спросила Лиза.

И через секунду:
- Говорите.

И тогда он глухо выговорил:
- Квартира Головкеров? Лиза, ты меня узнаешь?
- Погоди, - слышит он, - я выключу чайник.

И дальше - тишина на целую минуту. Затем какие-то простые, необязательные слова:
- Ты приехал? Я надеюсь, все легально? Как? Да ничего... В бассейн ходит. У тебя дела? Ты путешествуешь?

Головкер помолчал, затем ответил:
- Экспорт-импорт. Тебе это не интересно. Подумываю о небольшой концессии, типа хлопка...

Далее он спросил как можно небрежнее:
- Надеюсь, увидимся?

И для большей уверенности добавил:
- Я должен кое-что вам передать. Тебе и Оле.

Он хотел сказать - у меня два чемодана подарков. Но передумал.

- Завтра я работаю, - сказала Лиза, - вечером Ольга приглашена к Нахимовским. Послезавтра у нее репетиция. Ты надолго приехал? Позвони мне в четверг.
- Лиза, - проговорил он забытым жалобным тоном, - еще нет десяти. Мы столько лет не виделись. У меня два чемодана подарков. Могу я приехать? На машине?
- У нас проблемы с этим делом.
- В смысле - такси? Я же беру машину в рент...

Вот он заходит (представлял себе Головкер) к человеку из "Автопроката".

Слышит:
- Обслуживаем только иностранцев.

Головкер почти смущенно улыбается:
- Да я, знаете ли... Это самое...
- Я же говорю, - повторяет чиновник, - только для иностранцев. Вы русский язык понимаете?
- С трудом, - отвечает Головкер и переходит на английский...

Лиза говорит:
- То есть, конечно, приезжай. Хотя, ты знаешь... В общем, я ложусь довольно рано. Кстати, ты где?
- В "Октябрьской".
- Это минут сорок.
- Лиза!
- Хорошо, я жду. Но Олю я будить не собираюсь...

Тут начались обычные советские проблемы. "Автопрокат" закрылся. Такси поймать не удавалось. Затормозил какой-то частник, взял у Головкера американскую сигарету и уехал.

Приехал он в двенадцатом часу. Вернее, без четверти двенадцать. Позвонил. Ему открыли. Бывшая жена заговорила сбивчиво и почти виновато:
- Заходи... Ты не изменился... Я, откровенно говоря, рано встаю... Да заходи же ты, садись. Поставить кофе?.. Совсем не изменился... Ты носишь шляпу?
- Фирма "Борсалино", - с отчаянием выговорил Головкер.

Затем стащил нелепую, фисташкового цвета шляпу.

- Хочешь кофе?
- Не беспокойся.
- Оля, естественно, спит. Я дико устаю на работе.
- Я скоро уйду, - ввернул Головкер.
- Я не об этом. Жить становится все труднее. Гласность, перестройка, люди возбуждены, чего-то ждут. Если Горбачева снимут, мы этого не переживем... Ты сказал - подарки? Спасибо, оставь в прихожей. Чемоданы вернуть?
- Почтой вышлешь, - неожиданно улыбнулся Головкер.
- Нет, я серьезно.
- Скажи лучше, как ты живешь? Ты замужем?
Он задал этот вопрос небрежно, с улыбкой.
- Нет. Времени нет. Хочешь кофе?
- Где ты его достаешь?
- Нигде.
- Почему же ты замуж не вышла?
- Жизнь так распорядилась. Мужиков-то достаточно, и все умирают насчет пообщаться. А замуж - это дело серьезное. Ты не женился?
- Нет.
- Ну, как там, в Америке?

Головкер с радостью выговорил заранее приготовленную фразу:
- Знаешь, это прекрасно - уважать страну, в которой живешь. Не любить, а именно уважать.

Пауза.

- Может, взглянешь, что я там привез? Хотелось бы убедиться, что размеры подходящие.
- Нам все размеры подходящие, - сказала Лиза, - мы ведь безразмерные. Вообще-то спасибо. Другой бы и забыл про эти алименты.
- Это не алименты, - сказал Головкер, - это просто так. Тебе и Оле.
- Знаешь, как вас теперь называют?
- Кого?
- Да вас.
- Кого это - вас?
- Эмигрантов.
- Кто называет?
- В газетах пишут - "наши зарубежные соотечественники". А также - "лица, в силу многих причин оказавшиеся за рубежом"...

И снова пауза. Еще минута, и придется уходить. В отчаянии Головкер произносит:
- Лиза!
- Ну?

Головкер несколько секунд молчит, затем вдруг:
- Ну, хочешь потанцуем?
- Что?
- У меня радиоприемник в чемодане.
- Ты ненормальный, Оля спит...

Головкер лихорадочно думает - ну, как еще ухаживают за женщинами? Как? Подарки остались за дверью. В ресторан идти поздно. Танцевать она не соглашается.

И тут он вдруг сказал:
- Я пойду.
- Уже?.. А впрочем, скоро час. Надеюсь, ты мне позвонишь?
- Завтра у меня деловое свидание. Подумываю о небольшой концессии...
- Ты все равно звони. И спасибо за чемоданы.

Не за чемоданы обиделся Головкер, а за чемоданы с подарками. Но промолчал.

- Так я пойду, - сказал он.
- Не обижайся. Я буквально падаю с ног.

Лиза проводила его. Вышла на лестничную площадку.

- Прощай, - говорит, - мой зарубежный соотечественник. Лицо, оказавшееся за рубежом...

(...)

#!ShowTnx();