версия для печати
добавить в избранное

А.Иванченко. "HOMO MYSTICUS"

Каждую весну мама доставала из подполья клубни георгинов и проращивала их перед посадкой. Все полы, столы, тумбочки и подоконники были завалены продолговатыми остроконечными клубнями, мама клала их даже под наши детские кровати. Всю весну под ними чернели клубни георгинов, похожие на картошку. До самого мая наши кровати стояли с сиротливо поднятыми подзорами, заголив свои железные ноги.

(...)

К каждому сорту цветов у нее была привязана бумажка с названием. Имена цветам мама придумывала сама. Самыми любимыми ее сортами, которые она тоже вывела сама, были "Королева Марго", "Королева Малороссии", "Чемпион Украины" и "Гагарин" - все темно-бордового цвета, а космонавт в белой лепестковой короне.

Мама никому не разрешала срывать цветы, отказывалась их продавать приходящим людям. Даже показывать их чужим - и то ревновала. Говорила, что они живые, злых и завистливых взглядов, как люди, не переносят. Вянут от зависти, как от мороза, - говорила она. Поэтому она засадила их вокруг смородинными и малиновыми кустами. С середины августа она уже закутывала их теплыми тряпками и косынками, боясь заморозков. Ближе к полдню косынки снимала и подолгу любовалась своими цветами перед долгой зимой, запоминая их цвет и прелесть всем существом, всеми своими чувствами и грустью.

Когда ударяли морозы, она срезала их разом и уставляла ими весь дом. Ночью цветы вздыхали и стонали, как живые, роняли лепестки и распространяли аромат яблок. Тяжелый винный запах подгнивающих цветов стоял в доме несколько дней. Когда они умирали, мама уносила их в дальний угол сада и закапывала в землю. И потом всю зиму она с молчаливым нетерпением ждала новой весны и первого цветения. Так мы с сестрой и выросли под ее цветами, как под пальмами. Кусты были рослые, с небольшое дерево. Под мамиными цветами мы никогда не ссорились с сестрой.

Однажды в юности в холодный июльский день я тайком сорвал первый расцветший георгин и, воровски пряча его за спиной, побежал на свое первое свидание. Мама ничего не сказала мне на следующий день и сорвала еще несколько расцветающих бутонов, когда увидела, что я опять глажу рубашку. Пряча глаза, я взял из ее рук цветы, и она заплакала, перекрестив меня и георгины. Она спросила, как ее звать, мою девушку. На следующий год она назвала новый цветок ее именем. Его звали "Вера".

Через год, осенью, мы поженились, приехали шумной компанией на машинах и мотоциклах в мамин дом, и мама нарвала невесте роскошный букет, в котором мелькали цветы и с ее именем. Я небрежно отобрал букет у молодой и бросил его куда-то за стол, на подоконник. В свадебной горделивой суете мы о них попросту забыли. Когда мама умерла, я вспомнил об этом свадебном букете, и мне стало стыдно.

(...)

Когда наш сын вырос, он тоже украдкой сорвал свой первый цветок, первый расцветший мамин георгин, идя на свое первое свидание, и потом, осенью, когда была свадьба, молодые тоже забыли у нас свадебный букет. В тех свадебных цветах мелькали теперь цветы с другим именем, которым звали теперь другую невесту. Жена аккуратно прогладила потом каждый лепесток, высушила их и дала мне цветы, чтобы я положил их на память в какую-нибудь большую ненужную книгу. На дальних полках шкафа я нашел любимого маминого "Кобзаря", всего в разводах сырости.

Когда я раскрыл книгу, из нее посыпались какие-то старые засушенные цветы, в которых я узнал только один цветок: "Вера". Других я не помнил.

#!ShowTnx();