А.Герцен. Былое и думы

Перед днем моего рождения и моих именин Кало запирался у себя в комнате, откуда были слышны разные звуки молотка и других инструментов; часто быстрыми шагами проходил он по коридору, всякий раз запирая на ключ свою дверь, то с кастрюлькой для клея, то с какими-то завернутыми в бумагу вещами. Можно себе представить, как мне хотелось знать, что он готовит, я подсылал дворовых мальчиков выведать, но Кало держал ухо востро. Мы как-то открыли небольшое отверстие, попадавшее прямо в мою комнату, но и оно нам не помогло; видна была верхняя часть окна и портрет Фридриха II с огромным носом, огромной звездой и видом исхудалого коршуна. Дни за два шум переставал, комната была отворена - все в ней было по-старому, кой-где валялись только обрезки золотой и цветной бумаги; я краснел, снедаемый любопытством, но Кало, с натянуто серьезным видом, не касался щекотливого предмета.

В мучениях я доживал до торжественного дня, в пять часов утра я уже просыпался и думал о приготовлениях Кало; часов в восемь являлся он сам в белом галстуке, в белом жилете, в синем фраке и с пустыми руками. "Когда же это кончится? Не испортил ли?" И время шло, и обычные подарки шли, и лакей Елизаветы Алексеевны Голохвастовой приходил уже с завязанной в салфетке богатой игрушкой, и Сенатор уже приносил какие-нибудь чудеса, но беспокойное ожидание сюрприза мутило радость.

Вдруг, как-нибудь невзначай, после обеда или после чая, нянюшка говорила мне:
- Сойдите на минуточку вниз, вас спрашивает один человечек.

"Вот оно", - думал я, опускался, скользя на руках по поручням лестницы. Двери в залу отворяются с шумом, играет музыка, транспарант с моим вензелем горит, дворовые мальчики, одетые турками, подают мне конфекты. Кало в поту, суетится, все сам приводит в движение и не меньше меня в восторге.

Какие же подарки могли стать рядом с таким праздником, - я же никогда не любил вещей..., - усталь от неизвестности, множество свечек, фольги и запах пороха!

#!ShowTnx();