В.Набоков. Дар

На каменных ступенях носовой веранды, в упор освещенные солнцем, сидят: отец, явно с купанья, в мохнатом полотенце чалмой, так что не видать - а как хотелось бы! - его темного бобрика с проседью, низко, мыском, находящего на лоб; мать, вся в белом, глядящая прямо перед собой и как-то молодо обхватившая колени руками; рядом - Таня, в широкой блузке, с концом черной косы на ключице, опустившая гладкий пробор и держащая на руках фокстерьера, во весь рот улыбающегося от жары; повыше - невышедшая почему-то Ивонна Ивановна, черты смазаны, но ясно видна тонкая талия, кушачок, цепочка часов; боком, пониже, полулежа и опираясь головой на колени круглолицей барышни (бантики, бархотка), учившей Таню музыке, - брат отца, толстый военный врач, балагур и красавец; еще ниже - два кисленьких, исподлобья глядящих гимназиста, двоюродные братья Федора: один в фуражке, другой без, - тот, который без, убит спустя лет семь под Мелитополем; совсем низко, уже на песке, точь-в-точь в позе матери - сам Федор, каким он был тогда, - впрочем, мало с тех пор изменившийся, белозубый, чернобровый, коротко остриженный, в открытой рубашке.

Кто снимал, забылось, но эта мгновенная, блеклая, негодная даже для переснятия и в общем незначительная (сколько было других, лучших) фотография, одна, чудом сбереглась и стала бесценной, доехав до Парижа в вещах матери, которая на прошлое Рождество ему и привезла ее в Берлин, ибо теперь, выбирая сыну подарок, она руководствовалась уже не тем, что всего дороже приобрести, а тем, с чем всего труднее расстаться.

Отец привез только что женившемуся ботанику Бергу целиком весь растительный покров горной разноцветной лужайки величиною с площадь комнаты (я его и представил себе так - свернутым в ящике, как персидский ковер), найденный где-то на страшной высоте, среди голых скал и снегов ...

#!ShowTnx();